 Считается, что моряки - народ суеверный, верят в разного рода приметы. Утверждение, возможно, спорное. Тем не менее, очень многие, особенно те, кто длительное время работает на одном и том же пароходе, уверены, что судно - вполне живое существо, со своим характером, и даже с определенным отношением к членам экипажа. Например, с кем-то оно вполне дружелюбно, не капризничает, а другого не хочет воспринимать, хоть разбейся… А еще бытует мнение, что даже название парохода влияет на его судьбу и на судьбу тех, кто на нем работает.
Как бы то ни было, но подобные истории в морской среде можно услышать не так уж и редко. Вот, например, боцман Алексей Иванович Карпов (старейший работник «Новошипа») недавно поделился своими наблюдениями:
- Мне пришлось работать на некоторых судах, названных в честь великих сынов нашей Родины, а также в честь наших работников пароходства, с которыми мне еще при их жизни даже посчастливилось вместе работать. И эти суда, как и люди, в честь которых они названы, вели свою «плавучую» жизнь, во многом схожую с человеческой. Подобно людям, они имели свою душу, характер, судьбу. Некоторые могут возразить: судно – это железяка, при чем тут имя человека, в честь которого оно названо? Но это не так. И я убеждался в этом не раз. Да и не только я. Одну из многочисленных историй рассказал мне знакомый боцман, который 15 лет работал на судне, названном именем капитана дальнего плавания, с которым, кстати, я тоже работал. Это был капитан с большой буквы: строгий, волевой, решительный, преданный родному пароходству.
Так вот, работало это судно спокойно, конечно бывали неполадки, но их быстро устраняли, а на второй день о них уже и забывали. Но вот из пароходства поступает указание: произвести полную дегазацию танков с последующим перегоном судна в Бангладеш на продажу, т. е. на «иголки». Вот тут и началось! Начали производить мойку танков. Все делали, как всегда, но мойка не пошла. Вместо 5 суток, мылись 15. То дизельгенератор остановится, то главный двигатель задний ход не отрабатывает, то судно не слушается руля. В общем, с горем пополам пришли в Бангладеш, стали на якорь. На следующее утро прибыл лоцман. Стали выбирать якорь, все вроде шло нормально. Но когда оставалось оторвать якорь от грунта, лебедка встала. Целый день пытались поднять якорь, так и не смогли. Лоцман был удивлен: грунт в этом месте песчаный, чистый. Пришлось заказать катер с резаком, отрезали звено якорь-цепи и пошли выбрасываться на берег: дали полный ход, руль – прямо. По всей теории судно должно было прямо носом выброситься на берег, но оно в последний момент почему-то развернулось лагом. А перед этим стали готовить парадный трап, так он тоже не пошел. Экипажу пришлось сходить на катер по штормтрапу. Можно сказать: ничего удивительного, судно старое, вот все и выходило из строя. Но ведь до этого работало вполне нормально! А тут заартачилось по полной программе. Воспротивился наш капитан! Не хотел он уходить из своей трудовой жизни! И в этом проявился его человеческий характер.
А вот суда с названиями «Кузбасс», «Гданьск», «Будапешт», на которых мне тоже пришлось работать, вели себя как-то безлико, не проявляя ни души, ни характера. Отработав положенное, они ушли с арены молча, не дав о себе знать ни единым протестом: на «иголки» так на «иголки». Да и я как-то не почувствовал большой привязанности к этим судам – так, место работы… и все. Волей-неволей я все больше убеждаюсь, что имя дается не зря. Человек, чьим именем названо судно, как бы вдыхает в него жизнь и свою душу, наделяет своим характером, а экипаж в итоге на нем подбирается такой, с каким бы этот человек желал работать и общаться при жизни.
Последние 10 лет я работал на т/х «Маршал Баграмян». Его не списали «на иголки», его недавно продали новому хозяину в другую страну, арабам. Знаете, некоторые моменты его поведения в последние дни были просто поразительны. За долгие годы работы я знал это судно, как свой карман. Наш «Маршал» прилежно трудился, в трудных ситуациях вел себя, как боец. Таким и был при жизни маршал Иван Христофорович Баграмян. А у меня теперь на душе было такое чувство, как у отца, который отдает свою дочь за негра в Нигерию. Мы сдали в Малайзии груз, и новый хозяин распорядился поставить судно на якорь. Надо было написать новое имя судна - «Аль Хамрия Стар» - на корпусе, на спасательных кругах, шлюпках и т. д., иначе Регистр не выпускал судно из порта. Я в последний раз посмотрел с бака на родной пароход. Было тихо, и мне показалось, что наш «Маршал» перестал дышать. И только якорь-цепь, словно слеза, опускалась в море, нагоняя мне тоску. Я уходил от своего кормильца, а он оставался в чужой стране, у чужих людей. Комок подкатил к горлу. Каким-то чужим голосом я сказал: «Прости, дружок, ты не подводил меня, да и я к тебе с душой относился». Затем пошел писать новое название. Как ни пытался я закрасить старое имя, оно упорно продолжало проступать. Пришлось немало повозиться. Не хотел уходить из морской жизни маршал И. Х. Баграмян. Когда с новым названием работа была завершена, нам предстояло перегнать судно в Дюбай. Капитан дает команду: «Боцман и третий помощник – на бак! Вира якорь!» Я включаю гидравлические насосы для подъема якоря – реакция НОЛЬ! Проверяю - все в норме. Третий помощник капитана уже начинает волноваться: Алексей Иванович, что случилось? И тогда я говорю: «Иван Христофорович, надо сниматься. Это приказ.» Повторно включаю те же кнопки - станция запустилась. Якорь подняли и пошли в Дюбай. С «Маршала Баграмяна» я взял с собой памятную табличку с биографией славного маршала Советского Союза И. Х Баграмяна, его портрет чеканной работы и сдал это все в музей Новороссийского морского пароходства.
Источник: Морская профсоюзная газета |
Навигация сайта
